Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Подобные документы

Главный мистификатор современной литературы. Отношение писателя к методам постмодернистов. Жизнь героев романа Пелевина "Чапаев и Пустота". Мир темной "достоевщины", преследующей русского человека. Проблема идеологии потребления в романе "Generation П".

реферат , добавлен 17.04.2015


Анализ творчества Виктора Пелевина. Пространство и время с точки зрения классической физики. Хронотоп как литературный факт. Пространство и время в произведениях "Чапаев и Пустота" и "Желтая стрела". Обращение к внутренней сущности и снам человека.

научная работа , добавлен 25.02.2009


Жизнь и творческая деятельность русского писателя Виктора Пелевина. Публикации в журнале "Наука и религия". Статья "Гадание по рунам", инструкция к набору рун. Книги В. Пелевина во Франции. Виртуальная конференция с В. Пелевиным. Анализ романа "Омон Ра".

реферат , добавлен 08.06.2010


"Литературная стратегия" Виктора Пелевина, постмодернизм и эклектика в его произведениях глазами литературных критиков. Скептические отзывы о прозе Пелевина. Мотивы и темы творчества Пелевина. Традиции русской литературы в творчестве Пелевина.

курсовая работа , добавлен 20.05.2004


Анализ суждений критиков и литературоведов об особенностях творческой манеры В. Пелевина. Жанровые коды утопии и антиутопии в романе "S.N.U.F.F.". Сравнение сатирической повести М. Салтыкова-Щедрина "История одного города" и исследуемого романа.

дипломная работа , добавлен 26.10.2015


Предпосылки развития постмодернизма в условиях западного литературного процесса ХХ в., история его развития как социокультурного феномена. Язык персонажей романа Джона Фаулза "Коллекционер" как художественный прием постмодернизма. Система образов романа.

дипломная работа , добавлен 03.12.2013


Русский постмодернизм и его представители. Особенности постмодернистской прозы В. Пелевина, "экзотические" мотивы и темы творчества, культурный контекст: от русской литературной классики до современной молодежной субкультуры. Анализ романа "Generation П".

курсовая работа , добавлен 04.12.2009

ИНТЕРТЕКСТУАЛЬНОСТЬ В РОМАНЕ ПЕЛЕВИНА «ЧАПАЕВ И ПУСТОТА» КАК СПОСОБ СОЗДАНИЯ ПОСТМОДЕРНИСТСКОГО ТЕКСТА

Шамсутдинова Зиля Исламовна

студентка 5 курса, кафедра русской литературы СГПА, г. Стерлитамак

Макрушина Ирина Владимировна

научный руководитель, канд. филол. наук, доцент СГПА, г. Стерлитамак

Виктор Пелевин является типичнейшим представителем постмодернизма в России. Его творчество – это «знаковое явление в современной литературе». Так считает П. Басинский, добавляя, что из «…сегодняшних «новейших» Пелевин в наибольшей степени имеет право претендовать на роль если не «властителя дум», … то все-таки литературного лидера для своей доли читательского пирога» .

О популярности этого автора у массового читателя говорит не только тираж его книг. Он один из немногих, кто достаточно успешно публикуется за рубежом. Романы и рассказы Пелевина переведены на многие европейские языки, а также корейский и японский. За сборник рассказов «Синий фонарь» он был удостоен в 1993 году малой Букеровской премии. В 1997 году роман «Чапаев и Пустота» принес автору и главную отечественную «фантастическую» премию «Странник». В 1998 году Пелевин появился на страницах журнала «Нью-Йоркер» в качестве одного из самых многообещающих писателей Европы. Как отмечает А. Генис, Пелевин входит в мировую литературу «не как русский писатель, а как писатель просто – это лучшее, что может быть» .

Книги писателя – настоящая энциклопедия интеллектуальной и духовной жизни России конца ХХ – начала ХХIвв. Его тексты предъявляют серьезные требования к интеллекту и эрудиции читателя. Далеко не каждый даже образованный человек способен расшифровать все интертекстуальные отсылки в его произведениях. Это самые разные мифы и архетипы, различные религиозные традиции и философские системы, всевозможные мистические практики и магические техники. Миф с учетом всех его форм, вариаций и трансформаций от классической мифологии до современной социально-политической – непременный атрибут художественного творчества Пелевина. Прием писателя – разоблачение старых мифов, создание новых и сталкивание их между собой – характерен для многих авторов мифологического романа в ХХ веке: Ф. Кафки, Дж. Джойса, Т. Манна, Г.Г. Маркеса, Х. Борхеса, Дж. Апдайка .

Свой роман « Чапа́ев и Пустота́», написанный в 1996 году, Пелевин характеризует как «первое произведение в мировой литературе, действие которого происходит в абсолютной пустоте».

По мнению А. Закуренко, в романе «Чапаев и Пустота» мы наблюдаем явление деперсонализации героев. Героями становятся «определенные рациональные / иррациональные сгустки авторской воли». Современный герой есть бегство от традиционного героя «с четко описанной физической оболочкой, личностным набором движений и жестов и индивидуальной внутренней жизнью» . Персонаж растворяется в пространстве вне- и безличностного мира, бежит от своего «Я» к другому, где другое – совсем не обязательно личность.

Главный герой романа «Чапаев и Пустота» страдает «раздвоением личности», причем ложная, с точки зрения врача, личность есть личность истинная с точки зрения Чапаева и самого Пустоты. Раздвоение позволяет герою быть попеременно то пациентом сумасшедшего дома в Москве 1990-х годов, то поэтом и комиссаром в период Гражданской войны. Чапаев – «один из самых глубоких мистиков» – выводит Петьку из мира несовершенной реальности, где остаются со своими видениями соседи по палате – Володин, Сердюк и просто Мария. Композиция романа представляет упорядоченную смену «видений» каждого из пациентов дурдома и «реальности», представленной как врачом-психиатром Тимур Тимуровичем, так и Чапаевым, Котовским, Анкой, бароном Юнгерном. Вторая реальность противопоставлена первой. Излечение Петьки соответствует эпизоду «гибели» Чапая в уральских волнах. В финале вечно живой Чапаев вывозит Пустоту из современной Москвы на броневике на другой берег – во «Внутреннюю Монголию». Сам Пустота полагал, что реален мир революционной России, а психбольница – лишь сны его воображения, однако Чапаев (представленный в романе как бодхисаттва и постепенно становящийся буддийским учителем Пустоты) пытается убедить Петра, что нереальны оба мира. Роман построен как череда «вставных историй», вращающихся вокруг центрального сюжета: пути Петра Пустоты к неожиданному просветлению (сатори), добиться которого ему помогает Чапаев.

Как отмечает в своей статье А. Закуренко, «в буддизме достижение Нирваны связывают с преодолением реки». Для обозначения «переправы к Нирване» используется специальный термин «парамита» («то, что перевозит на другой берег»); по-китайски это звучит еще отчетливей: «достижение другого берега», где другой берег – метафора Нирваны. Чапаев расшифровывает слово Урал, как Условная Река Абсолютной Любви – таким образом, «…его смерть в уральских волнах есть всего лишь переход к нирване. Поэтому в финале романа Чапаев вновь жив» .

Интертекстуальность – это способ порождения собственного текста и утверждения своей творческой индивидуальности через выстраивание сложной системы отношений с текстами других авторов.

В «Чапаеве и Пустоте» присутствует несколько видов интертекста. Существуют просто упоминания тех или иных культурных реалий. Порой они бытуют в тексте на уровне читательских ассоциаций. Так, в разговоре Барболина и Жербунова о пирожках с мясом можно увидеть следы былички, в настоящее время существующей как страшная история из детского фольклора («С чем пирожки-то?... Говорят, тут люди пропадают. Как бы не оскоромиться» –«А я ел… Как говядина» ). Иногда же они ассоциируются у героя с теми или иными явлениями. Так, размышляя над песней ткачей, Петр Пустота находит в ней «что-то скандинавское»: «Этот заиндевелый темный вагон перед нами – чем это не молот Тора, брошенный в неведомого врага! Он неотступно несется за нами, и нет силы, способной остановить его полет!» . Но чаще всего чужие тексты являются предметом разговора или созерцания, например поэма А. Блока «Двенадцать», о которой Петр Пустота обменивается мнениями с Брюсовым, или маленькая трагедия «Раскольников и Мармеладов», в которой читатель легко улавливает звучание А.С. Пушкина и Ф.М. Достоевского, а Петр Пустота еще и шекспировского «Гамлета».

Но все чужие тексты, вплетенные в ткань повествования, оказываются теснейшим образом связанными между собой, несмотря на кажущуюся их разнородность.

Помимо отсылок к художественному опыту других писателей, в исследуемом нами романе переработка чужого материала идет и иным путем. Порой это не просто присвоение «чужого», а превращение его в «свое», органическую часть нового мироздания. Слова, фразы, отрывки текста романа приобретают новое смысловое наполнение. То или иное явление словесного творчества, подчиняясь центробежному принципу матрешки, облачается новой материей, сквозь которую проступают прежние черты, и мы видим, как старые сюжеты, старые тексты, сохраняя свою самобытность, самодостаточность, еще раз создаются как уже некая иная, завершенная реальность, вбирающая в себя и свой первоначальный смысл и новый.

Так, в роман входит старая казачья песня «Ой, да не вечер…». Но, сохраняя свой прежний культурный контекст, на глазах читателя текст песни наполняется новым, неведомым до сих пор содержанием. Петр Пустота становится свидетелем исполнения этой песни группой «бородатых мужиков в косматых желтых папахах», сидящих у костра посреди степи, в устах которых «Ой, да не вечер…» превращается в ритуальную песню, смысл которой мужиками в желтых папахах трактуется в духе основных положений «тибетской книги мертвых».

Казалось бы, можно говорить о простом удвоении. Но если раскрыть меньшую из представленных двух матрешек, то обнаружится, что еще в ХVIIвеке текст песни, полностью сохранив лексический состав, изменил свое содержание. «Ой, да не вечер…», известная как песня о безымянном герое-разбойнике, в ХVIIвеке стала восприниматься как песня о деяниях Стеньки Разина. В настоящее время она относится к песням, примкнувшим к Разинскому циклу и воспринявшим имя Разина. Имя Разина как бы вводится мифологическим сознанием в готовую форму безымянной песни. Таким образом, в романе песня используется автором и осознается читателем как элемент художественного языка. Это превращение осуществляется, по Ю. Лотману, «…ценой утраты непосредственной реальности и переведения ее в чисто формальную, «пустую» и поэтому готовую для любого содержания сферу» . Песня, как и другие цитаты в романе, стала элементом языка, в котором «играют гены» разных культурно-исторических эпох. Старые, давно созданные формы, давно написанные тексты, проходя через сознание героев и автора, как бы заново рождаются, подвергаясь некой трансформации.

Роман Д. Фурманова «Чапаев» тоже входит в ткань пелевинского повествования в качестве объекта цитирования. Так, произнесенная у В. Пелевина Василием Ивановичем речь на вокзале перед отправлением эшелона является цитатой из фурмановского романа, скомбинированной из реплик разных людей:

«Над площадью разносились слова Чапаева:

– только бы дело свое не посрамить – то-то оно, дело-то!... как есть одному без другого никак не устоять… А ежели у нас кисель пойдет, – как она будет война? … Надо, значит, идти – вот и весь сказ, такая моя командирская зарука» .

Вплетается в ткань нового художественного целого у В. Пелевина и роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». Сюжетная линия Петра Пустоты фактически дублирует сюжетную линию Родиона Раскольникова: преступление (убийство Фон Эрнена), наказание (пребывание в психиатрической больнице) и возрождение (отъезд во Внутреннюю Монголию).

Итак, мы видим, что любая цитата в пелевинском романе объемна и завершена, имеет вид полноценного текста и содержит в себе суть романа, как капля воды несет в себе содержание всего океана или как любой фрагмент мифологической системы не «характеризует целое, а отождествляется с ним». Роман Виктора Пелевина в результате предстает как некий гипертекст, в пространство которого вошел целый ряд текстов.

Список литературы:

1. Басинский П. Виктор Пелевин // Октябрь. – 1999. – № 1. – С. 193–94.
2. Генис А. Поле чудес: В. Пелевин // Звезда. – 1997. – № 12. – С. 230–233.
3. Гурин С. Пелевин между буддизмом и христианством [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://pelevin.nov.ru/stati/o-gurin/1.html(дата обращения: 06.11.2011).
4. Закуренко А. Структура и истоки романа В. Пелевина «Чапаев и Пустота», или роман как модель постмодернистского текста [Электронный ресурс]. –Режим доступа: www.topos.ru/article/4032 (дата обращения: 12.01.2012).
5. Лотман Ю.М. Смерть как проблема сюжета // Ю.М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. – М.: Гнозис, 1994. – С. 417–430.
6. Пелевин В.О. Чапаев и Пустота. М.: Вагриус, 2004.

Сочинение

Виктор Пелевин - один из самых сложных, загадочных и по-настоящему еще «не прочитанных» писателей последнего времени, чье творчество не укладывается в привычные рамки восприятия читателей, вызывает ожесточенные споры критиков, но неизменно находит горячий отклик у тех и других.

Вы держите в руках второй роман этого автора, роман, после публикации которого к писателю пришла настоящая слава, сделавшая применимым к нему модное сегодня слово «культовый», а тиражи его произведений многотысячными.
Основное действие книги разворачивается в эпоху Гражданской войны и основывается на вымышленном жизнеописании национальных героев той поры - Василия Ивановича Чапаева, Петьки (в романе - Петр Пустота), Анки-пулеметчицы.
Одновременно в романе вы встретите колоритных персонажей современной реальности - бандитов и «новых русских», актеров и киногероев (например, Арнольда Шварценеггера и Просто Марию).
Казалось бы, в этом отношении Пелевин не оригинален. Нойое прочтение событий отечественной истории, в частности фактов о Чапаеве, можно с интересом наблюдать на примере таких авторов как В. Аксенов, В. Шаров, В. Золотуха, М. Сухотин и др. Но роман Пелевина - особая книга, претендующая на «величие замысла» подобно самому известному произведению советской литературы о Чапаеве - повести Дмитрия Фурманова.
В романе «Чапаев и Пустота» Пелевин в художественной форме раскрывает и популяризирует идеи солипсизма - философской концепции, согласно которой окружающий мир существует только как наша иллюзия, плод сознания, его продукт. Отсюда вытекает идея иллюзорности, неистинности индивидуального человеческого существования.
«Все, что мы видим, находится в нашем сознании, Петька... Мы находимся нигде просто потому, что нет такого места, про которое можно было бы сказать, что мы в нем находимся. Вот поэтому мы нигде. Вспомнил?» - так легендарный комдив пытается втолковать главному герою основную сущность этой философии.
Поэтому ее предлагается просто вспомнить...
В результате общения с Чапаевым и применения «на практике» его советов Петр Пустота приходит к выводу о том, что «куда бы он ни направлялся, на самом деле он перемещается только по одному пространству, и это пространство - он сам».
В процессе чтения этого произведения и у читателя должны разрушиться традиционные представления о мире и человеке. «Представьте себе непро-ветренную комнату, в которую набилось ужасно много народу... Таков мир, в котором вы живете», - заявляет один из героев романа. Поэтому единственно правильное решение, которое следует принять при подобном взгляде на окружающую действительность, заключается в совете, который Чапаев дает Петьке, а заодно и читателю: «Где бы ты ни оказался, живи по законам того мира, в который ты попал, и используй сами эти законы, чтобы освободиться от них».
Кроме того, перед вами роман-мистификация, а значит, книга со своими жанровыми законами: роман-головоломка, роман-игра, сбивающий с толку неискушенного читателя начиная с предисловия загадочного Ургана Джамбона Тулку VII.
Книга В. Пелевина предполагает множество различных прочтений. «Пока поймешь, что он в виду имеет, башню сорвет», - эти слова одного из героев романа вполне можно отнести и к самому автору! Отсюда в романе возникает идея виртуальности - признание одновременного существования множества реальностей, среди которых нет «истинной».
Таким образом, «Чапаев и Пустота» - роман еще и интерактивный, позволяющий читателю вместе с многочисленными рассказчиками управлять повествованием. Например, вы можете домысливать и изменять ход событий вместе с психиатром Тимуром Тимуровичем, У менять угол зрения на происходящее вместе с Василием Чапаевым, перемещаться из настоящего в прошлое вместе с Петром Пустотой.
В этом вихре впечатлений вы забудете даже о таком достижении научно-технического прогресса, как телевизор, который один из пелевинских героев называет «просто маленькое прозрачное окошко в трубе духовного мусоропровода». Данная идея развивается в следующем романе В. Пелевина «Generation «П».
Однако, показывая множество вариантов понимания сущности человека, Пелевин не старается ответить на неразрешимые вопросы о смысле жизни и занимает позицию экспериментатора и наблюдателя. Потому что «все, что требуется от того, кто взял в руки перо и склонился над листом бумаги, так это выстроить множество разбросанных по душе замочных скважин в одну линию, так, чтобы сквозь них на бумагу вдруг упал солнечный луч». Автору «Чапаева и Пустоты» это полностью удалось!
Но на этом Пелевин не останавливается - он иронизирует над самой системой и терминологией традиционных философий и религий. Это проявляется, например, в следующем диалоге охранника японской фирмы и пациента психбольницы Сердюка:
«- Я так считаю, что никакой субстанциональной двери нет, а есть совокупность пустотных по природе элементов восприятия.
- Именно! - обрадованно сказал Сердюк...
- Но раньше восьми я эту совокупность не отопру, - сказал охранник...
- Почему? - спросил Сердюк...
- Для тебя карма, для меня дхарма, а на самом
деле один хрен. Пустота. Да и ее на самом деле нету».
Роман адресован самому широкому кругу читателей.
Кто-то найдет в нем просто увлекательные описания событий эпохи гражданской войны. Другой обнаружит серьезный философский подтекст, перекличку с идеями буддизма, солипсизма и других мировоззренческих концепций. Третий просто примет правила пелевинской игры и с увлечением станет искать в тексте скрытый смысл, сложные ассоциации.
А самому преданному и внимательному читателю автор поможет «расстаться с темной бандой ложных «я» и подарит «золотую удачу», когда «особый взлет свободной мысли дает возможность увидеть красоту жизни...».

Роман «Чапаев и Пустота»

«Чапаев и Пустота» -- роман Виктора Пелевина, написанный в 1996 году. Впервые роман «Чапаев и Пустота» опубликован в №4-5 журнала «Знамя». Сам автор характеризует свою работу как «Первое произведение в мировой литературе, действие которого происходит в абсолютной пустоте». В 1997 роман был включён в список претендентов на Малую Букеровскую премию. Лауреат премии Странник-97 в номинации «Крупная форма».

Многие российские критики не преминули назвать произведение первой в России книгой, написанной в соответствии с философией «дзен-буддизма».

Само название романа концептуально. Пустота здесь одновременно фамилия главного героя (Петра) и Пустота как широкое физическое или философское понятие, означающее отсутствие содержания, также неясность, отсутствие понимания, термин, близкий к «ничто», а временами совпадающий с ним. Так же, пустота - это Шуньята - центральное понятие одной из буддийских школ, означающее отсутствие постоянного «я» у личности и у явлений, или отсутствие собственной природы вещей и феноменов (дхарм) ввиду их относительности, обусловленности и взаимозависимости. Это понятие наиболее трудное в буддизме, не поддающееся простому описанию и определению. Постижение «пустоты» - важная цель буддийских медитаций.

Таким образом, и Чапаев предстает в произведении как личность и как миф. Уже в этом проявляется вполне буддийская логика: «А не есть А. Это и называют А» . Отсюда: личность есть миф, но поскольку миф не есть личность, то «Чапаев не есть Чапаев. Это и называют Чапаев». Пустота есть фамилия - и пустота есть понятие, отсюда: «личность не есть личность. Это и называют личностью».

Действие романа охватывает два периода -- Россия 1918--1919 годов и середины 1990-х. Начало и конец века. В одной палате психиатрической больницы лежат четверо больных. Каждый поочередно рассказывает свою историю или, точнее, не историю, а описывает свой мир.

В произведении можно вычленить сюжетную линию Петра Пустоты, просто Марии, Семена Сердюка, Володина. Все четверо -- проходят курс реабилитации по методу Тимура Тимуровича Канашникова. В начале повествования Тимур Тимурович объясняет только что прибывшему Пустоте, что его методика реабилитации заключается в «совместном галлюцинаторном опыте» -- четверо больных, находясь в одной палате, объединены единой целью выздоровления. В ткань романа вплетены и галлюцинации пациентов профессора Канашникова. Но по структуре своей они представляют завершенные (даже на графическом уровне, так как в книге они напечатаны особым шрифтом) тексты с интенсивным типом организации художественного пространства и времени, отличающиеся центростремительной собранностью действия, в ходе которого осуществляются испытание, проверка героя с помощью какой-либо одной ситуации.

“Чапаев и Пустота” состоит из десяти частей, представляющих собой строгое чередование событий, напоминая раскачивание маятника. Но шаг маятника все увеличивается и увеличивается, и движение его от начала к концу века, к завершению романа превращается в нечто, напоминающее круг. Маятник перестает быть маятником, временные границы стираются, конец и начало века, сначала трудно сопоставимые как в сознании читателя, так и в сознании главного героя, в конце сливаются, образуют некий цикл.

Недаром роман начинается и заканчивается одним и тем же эпизодом: визит Петра в “музыкальную табакерку” - чтение стихов - стрельба - встреча с Чапаевым - начало нового пути. Даже слова, которыми начинается первый и последний эпизод романа, одни и те же: «Тверской бульвар был почти такой же... - опять был февраль, сугробы и мгла, странным образом проникавшая даже в дневной свет. На скамейках сидели неподвижные старухи…»

Главный герой - Петр Пустота живет в двух иллюзорных реальностях, в двух параллельных мирах: в одном он с Василием Ивановичем Чапаевым и с Анной воюет на Восточном фронте. Здесь показаны взаимоотношения Василия Чапаева и поэта - декадента Петра Пустоты (впоследствии сам автор признался, что совмещение таких «несовместимых» личностей стало одной из главных задач, поставленных перед ним), в другом мире - он пациент психиатрической клиники. Из его личного дела мы узнаем следующее: «Первые патолог. отклонен. зафиксированы в возрасте 14 лет. Перестал встречаться с товарищами - что объясняет тем, что они дразнят его фамилией «Пустота». Наряду с этим начал усиленно читать философскую литературу - сочинения Юма, Беркли, Хайдеггера - все, где тем или иным образом рассматриваются философские аспекты пустоты и небытия».

Петр существует в этих мирах попеременно. В начали книги мы видим главного героя в Москве 18 - 19 годов. Петр встречает своего знакомого Григория фон Эрнена (Фанерного), оказывается у него в квартире и при попытке фон Эрнена задержать Петра, происходит схватка и Петр убивает своего друга. Всё это напоминает ему «темную достоевщину», далее, по странным стечениям обстоятельств Петра принимают за фон Эрнена и он оказывается втянутым в политическую авантюру, после этих событий он просыпается в абсолютно другом месте и времени. Это психиатрическая клиника, 90 - е годы. Одна реальность постепенно трансформируется в другую : «Последним, что я увидел перед тем, как окончательно провалиться в черную яму беспамятства, была покрытая снегом решетка бульвара - когда автомобиль разворачивался, она оказалась совсем близко к окну» . И далее автор пишет: «Собственно, решетка была не близко к окну, а на самом окне, еще точнее - на маленькой форточке, сквозь которую мне прямо в лицо падал узкий луч солнца. Я захотел отстраниться, но мне это не удалось…оказалось, что мои руки скручены. На мне было похожее на саван одеяние, длинные рукава которого были связаны за спиной, - кажется, такая рубашка называется смирительной». Переходы из одной реальности в другую продолжаются на протяжении всего романа.

В основе постмодернизма лежат такие понятия как деконструкция (термин введен Ж.Деррида в начале 60-ых гг.) и децентрация . Деконструкция - это полный отказ от старого, создание нового за счет старого, а децентрация - это рассеивание твердых смыслов любого явления. Центр любой системы является фикцией, авторитет власти устраняется, центр зависит от различных факторов. Так, в романе Петр Пустота оказывается в совершенно различных системах. Эти миры настолько переплетаются, что иногда герой не может понять, где же реальный центр, на который можно опереться. Но все же он больше склоняется к тому, что реален мир тот, где он комиссар полка Чапаева. Чапаев, представленный в романе как буддийский учитель (бодхисатва) Петра пытается убедить его, что нереальны оба мира. В итоге главный герой понимает, что центра нет, что каждый человек в состоянии построить свою вселенную со своими правилами. Герой понимает, что он существует в пустоте, не имеющей центра. Все, что окружает его, находится только в его сознании, да и сам он, оказывается, не существует нигде.

Таким образом, в эстетике постмодернизма реальность исчезает под потоком симулякров (Делёз). Мир превращается в хаос одновременно сосуществующих и накладывающихся друг на друга текстов, культурных языков, мифов. Человек живет в мире симулякров, созданных им самим или другими людьми. Так, в романе описываются «ткачи», отправляемые на войну: «Они были обмануты с детства …». Различные миры-иллюзии сосуществуют в пустоте: «Словно бы одну декорацию сдвинули, а другую не успели сразу установить на ее место, и целую секунду я глядел в просвет между ними. И этой секунды хватило, чтобы увидеть обман, стоявший за тем, что я всегда принимал за реальность …» . По Пелевину «мир, где мы живем, - просто коллективная визуализация, делать которую нас обучают с рождения» , «весь этот мир - это анекдот, который Господь Бог рассказал самому себе».

Петр Пустота - признается лечащему
врачу: «Моя история с самого детства - это рассказ о том, как
я бегу от людей» . Не случайно жизнь для него - «бездарный спектакль»,
а его «главная проблема - как избавиться от всех этих мыслей и
чувств самому, оставив свой так называемый внутренний мир на какой-нибудь помойке».

В конце романа раздвоение заканчивается, линии сливаются и освободившийся, достигший внезапно просветления (сатори) Петр на броневике учителя духа, Чапаева, уезжает во Внутреннюю Монголию. О Внутренней Монголии Петр Пустота узнает от Юнгерна фон Штернберга, защитника Внутренней Монголии. « - А где оно, это место? - В том-то и дело, что нигде. Нельзя сказать, что оно где-то расположено в географическом смысле. Внутренняя Монголия называется так не потому, что она внутри Монголии. Она внутри того, кто видит пустоту, хотя слово «внутри» здесь совершенно не подходит…очень стоит стремиться туда всю жизнь. И не бывает в жизни ничего лучше, чем оказаться там». Внутренняя Монголия - это внутренний мир главного героя: «И скоро, скоро вокруг уже шуршали пески и шумели водопады милой моему сердцу Внутренней Монголии».

Жизнь героев романа довольно-таки обыденна и недостаточна, чтобы стать сюжетной основой романа. Но это будничное, нетворческое бытие преодолевается на эстетическом уровне: пациенты психиатрической больницы, поступившие туда с диагнозом «ложной личности», становятся героями «литературного произведения», которое создает Петр Пустота, но которое, как говорится в авторском предисловии, представляет собой «фиксацию механических циклов сознания с целью окончательного излечения от так называемой внутренней жизни».

Пелевин деперсонализирует своих героев. Героями становятся определенные рациональные/иррациональные сгустки авторской воли (поэтому столь часты обращения к Ницше, Фрейду, Юнгу в романе Пелевина). В данном произведении герой есть бегство от героя, отсюда столь яркое обезличивание.

Рассмотрим немного подробней другие линии сюжета, с которыми непосредственно связана центральная линия Петра Пустоты.

Мир Марии. Мария - один из пациентов профессора Канашникова. Объясняет свое странное имя тем, что его назвали в честь Эриха Марии Ремарка и Р. Марии Рильке. « - Кто вы? - Мария - ответил голос. - Как ваша фамилия? - Просто Мария. - Сколько вам лет? - Дают восемнадцать, - ответил голос» . «Ложная личность» Марии -это женщина, которая встретив в своем иллюзорном мире Арнольда Шварценеггера, думает о неком «алхимическом браке». Они летят на самолете - истребителе, причем, самолет был рассчитан на одного человека, и Марии приходится лететь, сидя на фюзеляже. В итоге, она пугается и Арнольд сбрасывает Марию с самолета со словами «You are fired». Мария падает на Останкинскую Башню и ударяется головой. Читатель, хорошо осведомленный, может узнать во всей этой истории с Марией события 1993 года в Москве - «Расстрел Белого дома».

Мир Сердюка. Семен Сердюк оказывается втянутым в войну двух японских кланов - Тайра и Миномото, и пытается покончить самоубийством.

Между линиями Марии и Сердюка прослеживается символическая тема будущего России, предполагаемый автором «алхимический брак» страны с Востоком или Западом.

Мир Володина. Владимир Володин - предприниматель, «новый русский». Сам о себе говорит то, что он является «небесным светом». «Было у меня два ассистента… взял я себе за правило с ними о высоких материях говорить. И вот один раз так получилось, что поехали мы в лес, и показал я им…Все как есть…И так это на них подействовало, что через неделю доносить побежали…Подлые у нынешнего человека инстинкты, скажу я вам». Из его галлюцинаторного опыта мы узнаем об этой истории подробно. Володин вместе с Шуриком и Коляном сидят в лесу у костра и под воздействием мухоморов рассуждают о высвобождении внутреннего «я» на жаргоне «новых русских». О том, что освободившись от банды ложных «Я», ты становишься тем, кто «от вечного кайфа прется». Володин рассказывает своим «ассистентам»: «У нас внутри весь кайф в мире. Когда ты что-нибудь глотаешь, или колешь, ты просто высвобождаешь какую - то его часть. В наркотике-то кайфа нет, это же просто порошок или вот грибочки…Это как ключик от сейфа. Понимаешь?» . А на вопрос Шурика: «- А можно этот сейф взять?» отвечает: «Можно…Этому всю жизнь надо посвятить. Для чего, по-твоему, люди в монастыри уходят и всю жизнь там живут?..Они там прутся по-страшному… И всегда, понял? Утром, днем, вечером. - А от чего они прутся? - По-разному. Вообще можно сказать, что это милость. Или любовь» . Автор стремится показать читателю, что «мир окружает нас, отражается в нашем сознании и становится объектом ума».

Следует упомянуть и понятие интертекстуальности, когда создаваемый текст становится тканью цитат, взятых из ранее написанных текстов.

В результате этого возникает бесконечное количество ассоциаций, и смысл расширяется до бесконечности. Так, в своеобразном предисловии к роману автор сам указывает на то, что его текст - «первая в мировой культуре попытка отразить художественными средствами древний монгольский миф о Вечном Невозвращении» . Прямо дается указание и на текст Фурманова «Чапаев», который объявляется подделкой. В романе Пелевин широко использует фольклор о Чапаеве, как источник конкретных образов, создает свой миф о Чапаеве, увидев в анекдотах о Чапаеве аналог буддийской сутры (коан, гун-ань), сходную диалоговую форму коана, не имеющего логического ответа, и анекдота, содержащего абсурдный ответ. И для главного героя анекдот является средством создания мифа-реальности.

Пелевинский Чапаев имеет весьма отдаленное отношение к анекдотическому герою гражданской войны. Несмотря на формальные признаки -- бурка, шашка, броневик -- он вовсе не красный командир, а Учитель, раскрывающий перед своим ординарцем Петром Пустотой («Петькой») истинную природу мира.

По ходу чтения романа возникают ассоциации с «Мастером и Маргаритой» Булгакова, вызванные словом «консультант» (о работнике советской цензуры), с булгаковской же «Белой гвардией» при описании квартиры Фанерного (изразцы, бамбуковые кроватки - «невыразимо трогательный мир, унесшийся в небытие»), а судьба самого Григория Фанерного чем-то напоминает судьбу Григория Мелехова (перебирается из одного лагеря в другой, искренно отдаваясь то тем, то иным иллюзиям в поисках своей правды). В «Литературной табакерке» разыгрывается драма Раскольникова и старухи, читатель уводится в мир темной «достоевщины», преследующей русского человека. В навязчивой идее Сердюка Кавабата показывает русскую концептуальную икону начала века работы Бурлюка - напечатанное сквозь трафарет слово «бог» с полосками пустоты, оставшимися от трафарета. В романе появляется современное кино с участием Шварценеггера - в сознании читателя воскресает «американский миф». Героиня мексиканского телесериала «Просто Мария» превращается в легендарную Деву Марию, иконописное лицо с миллионов экранов, воплощающее в себе мировую доброту и сострадание. В романе не забыты и учения известных психологов Юнга и Фрейда.

Частным случаем интертекстуальности является «восточность», характерная для некоторых произведений Пелевина, в особенности это касается романа «Чапаев и Пустота». В утрированном поклонении Востоку заключена самоирония по поводу «восточной моды» 70-80х годов. Часто выражающаяся за счет приземления буддийских теорий. Но это понимание весьма не однозначно. Можно предположить, что под этой темой подразумевается непонимание Россией своего места в мире, вечный ее конфликт в желании жить по-западному и мыслить по-восточному. В результате страна не движется ни в сторону экономического благополучия, ни в сторону духовного совершенствования. «Восточная» интертекстуальность появляется в романе «Чапаев и Пустота» в непрямом цитировании текста восточных мыслителей. Например, в речи Чапаева: «Всё, что мы видим, находится в нашем сознании, Петька. Поэтому, сказать, что наше сознание находится где-то, нельзя. Мы находимся нигде просто потому, что нет такого места, про которое можно было бы сказать, что мы в нем находимся. Вот поэтому мы нигде».

Неизменным остается список любимых авторов, обыгрываемых Пелевиным: «альтернативное» заглавие романа «Сад расходящихся Петек» отсылает к Борхесу, а башкирец-голем -- к Майринку. Однако, главный материал, подлежащий пародированию и/или переосмыслению -- это мистическая и религиозная литература: от Карлоса Кастанеды и Чжуан Цзы до Серафима Роуза и скандинавской мифологии. В эклектичном мире пелевинского романа находится место всем: братва, убитая с оружием в руках, попадает в Валгалу, где сидит и греется у вечного огня, вырывающегося из пентаграммы, символизирующей милосердие Будды; суждение «все бабы -- суки» отражает иллюзорность мира, ибо «сука -- это сокращение от «суккуб», а Анка поражает врагов из глиняного пулемета -- левого мизинца будды Анагамы, упрятанного в ком застывшей глины: все, на что он указывает, обретает свою истинную природу, то есть превращается в пустоту.

Уже достаточно давно имя Виктора Пелевина прогремело на всю страну. Его книги читают, перечитывают, обсуждают, а в разговоре о современной литературе то и дело проскакивает «А ты Пелевина читал?», причём совет ознакомиться с его творчеством исходит от совершенно разных людей. Я пропустил «пелевинский бум», когда знакомые зачитывались романами «Чапаев и Пустота» и «Generation “П”». Сейчас понимаю, что и к лучшему: книгам, чья популярность подобна большому взрыву, стоит дать время «настояться», провериться временем (как говорится, во избежание).

Именно поэтому «Чапаев и Пустота» я решил прочитать лишь спустя ни много, ни мало десять лет после его выхода в свет. Впечатления разные.

Спойлер (раскрытие сюжета)

Роман рассказывает нам историю поэта-декадента Петра Пустоты, который одновременно является пациентом психбольницы в России 90-ых годов. Повествование расслаивается на две реальности: в одной живут Чапаев, Анка, «белые» и «красные», в другой – троица психологически нездоровых людей, составляющих Петру компанию, и врач, использующий для их исцеления достаточно нестандартные методы. Есть ещё пустота, но о ней после.

Краткий пересказ композиции не даст вам никакого впечатления о том, что происходит в романе. Начавшись как исторический роман, «Чапаев и Пустота» уже спустя одну главу начинается трансформироваться то в фантасмагорию, то в сюрреализм, то в форменный дурдом. Чего стоит только удивительная история о любви Просто Марии и Арнольда Шварценеггера.

Поразительно, что жонглируя совершенно пустыми подчас образами и символами без особого наполнения, автор умудряется пробудить в читателе мысль, заставить самому искать (придумывать?!) смыслы, которые он заложил в текст. В процессе чтения я не раз ловил себя на мысли, что не понимаю, что автор имел ввиду и имел лишь ввиду хоть что-то. К примеру, в галлюцинациях пациентов то и дело проскакивают идея об «алхимическом браке» России то с Западом, то с Востоком. Подразумевал ли Пелевин выбор «западного» и «восточного» пути развития? Пытался проанализировать, что и откуда взяла новая страна в 90-ые? Серьёзно ли он рассуждает на эту тему на страницах романа или иронически перемигивается с читателем? Ответов на эти вопросы в книге нет. Возникает двойственное ощущение одновременно и приятной недосказанности, и неуютной неопределённости.

Пожалуй, единственное, что можно сказать о романе это то, что к нему не знаешь, как относиться. С одной стороны отдельные сцены замечательно написаны и представляют живейший интерес. Первая глава, реконструирующая Москву 1919 года. Разговор наркоманов в лесу о совести. Диалог Петра и доктора, когда каждый говорит о революции с позиции своего понимания: Пётр считает, что обитает в 1919, доктор уверен, что речь идёт о 90-ых – сходство подчёркнуто автором просто замечательно. Полно в романе и мелких шуточек, наиболее запомнился случай с бюстом Аристотеля, который больным положено рисовать в рамках терапии. Стоит упомянуть, что «Чапаев и Пустота» выдвигает к читателю ряд интеллектуальных требований: к примеру, в этой истории с Аристотелем не всякому будет понятно, о каких «форме» и «наполнении» идёт речь и почему то, что внутри бюста пустота – это смешно.

Многие элементы романа покажутся вам небезынтересными, их можно вырывать из текста и обсуждать вне зависимости от основного сюжета – они жизнеспособны и так. Цитировать автора можно смело – книга явно не глупа.

Однако главный недостаток для меня укрылся в самой сути романа. «Пустота» - это слово не просто фамилия главного героя, это и лейтмотив истории, её завязка, кульминация и единственный явный смысл. Не знаю, почему, но в течение всего текста Пелевин с маниакальной настойчивостью пытался доказать мне и остальным читателям, что окружающий мир – это иллюзия, как впрочем и все другие миры, и лишь осознав это можно почувствовать пустоту и обрести вечное счастье. И если поначалу это послание воспринималось мной иронично (в конце концов, герой – пациент дурдома, понимай как хочешь!), то финал не оставляет места для трактовок – столь интересный поначалу дуализм жизни Пера свёлся к дзен-буддизму с оттенком солипсизма. Идея пустоты и нереальности происходящего вокруг со временем затмевает текст, убивая художественность: если всё – иллюзия, то какой смысл в любви Петра к Анне? Если всё – иллюзия, то разве сам роман – не иллюзия, так зачем я его читаю? Чувства героев и, собственно, история души человеческой, становятся совершенно не важны (роман вообще скорее уму, а не сердцу). Не знаю, почему для автора так важно донести идею с «Внутренней Монголией» до читателя, но читатель, которому эта идея иллюзорности всего сущего, не близка, скорее будет раздражён, чем заинтересован. Тем более, что каких-то новых аргументов за эту позицию Пелевин не высказал.

Если попытаться сформулировать впечатления одной мыслью, скажу так: текст словно ёлка, у которой за кучей игрушек не видно зелени. А если снять все игрушки, то окажется, что за ними и ёлки-то нет. Как к этому относиться? Как и к любой другой пустоте.

Оценка: 9

Согласен в одном - роман уникальный (пока ничего, хоть отдаленно похожего не читал), и да, это тоже первый и пока единственный роман читанный мной у Пелевина. Впечатления - самые противоречивые, но негатив перевешивает. Не могу не согласится с талантами автора: чтобы все это описать, увязать в цельную структуру, заправить философией, эзотерикой, выкладками из психиатрии и много чем еще, использовать обрывки общественных мифов, штампы современной поп-культуры, взращенной на Шварцнегерах, просто Мариях, японских якудза и т.п, красиво даже обработать затертые анекдоты, это надо быть очень образованным, начитанным, многогранным и талантливым человеком, а в нашем случае, еще и владеющим ярким, своеобразным (отличающимся от других) авторским языком. Мне, кажется, удалось даже постичь цельную картину произведения, и тут выбранное место действия - психиатрическая клиника - подходит наилучшим образом, просто попутно автор еще размышляет о том, что в отдельном сознании все его возможные картины бытия, будь то сон или альтернативная реальность вызванная психическим расстройством - равновероятны и каждый из нас в своем сознании имеет свою собственную вселенную, которая может и не пересекаться с вселенными других сознаний.. как то так.. В общем это я уже полез в дебри - читайте роман и пробуйте осознать эти идеи самостоятельно:) (тут автор не первый, есть и другая литература на эту тему, но, наверно, он первый облекший эти идеи в яркую художественную форму). Вся эта психоделика увязана автором в достаточно четкую, хоть и неординарную (что здесь плюс) структуру романа с определенным смыслом и идеей. В отличии от многих психоделически-маразматических бессмысленных некоторых произведений других авторов (да у того же Шекли можно найти определенные примеры), здесь есть смысл и чувствуется идея, выложенные оригинально и неординарно, что литературе в основном, повторюсь, во благо.

Но, восприятие философии, идей солипсизма, дзен-буддизма и теряюсь чего еще, меня занимало только первую половину произведения, а дальше наступило прозрение, что автор просто играет со своим читателем и за всеми этими выкладками нет никаких четких логических увязок и законченных сущностей, за фасадом скрывается п у с т о т а. Пелевин и Пустота. Ломать мозг пытаясь уловить в тексте то, чего там нет, перестало быть интересным. Это что касается философии, в конечном итоге я пришел к выводу, что все поверхностно и наносное, не хватает истинной глубины. Язык. Меня коробит от вульгарности и матершины. Можете считать это снобизмом или чем еще, но употребление матерных выражений даже в дозированных количествах у меня однозначно ассоциируется с бескультурьем и отталкивает. Да я осознаю, что в наш век это общепринятая практика и большинство с этим настолько срослось, что может даже не замечать, но это не отменяет вывода, что весь наш век/мир мелкий, пустой, безкультурный, материальный и бездуховный. Мне милей изъяснения в духе: «Сэр, разрешите с Вами не согласиться, Вы мне настолько противны, что я вынужден буду набить Вам морду», чем «Да пошел ты на..., твою... так... ... ...». Хоть я тут немного и утрирую. А философствования укуренных новорусских братков на полянке с грибочками... только дополняют эти ощущения. В этот же разряд стоит отнести и неясный кокаиновый дымок/шарм укутывающий все произведение.

Ну а в любой цельной и законченной системе ценностей, философии, должна быть цель, что в конце, цель существования. Гармония, духовность, единение с природой и т.п. на одной стороне весов, и Я центр вселенной! - на другой. Ну ты центр, ну ты осознал, что есть лишь пустота и ты в ней, а что дальше? В чем смысл твоего существования? В удовольствиях, наркотиках, кокаине, русских дамах закамуфлированных под японских гейш? А дальше опять приехал Чапаев на своем броневике и???

Может по интеллектуальному уровню я до произведения и не дорос, чтобы постичь всю глубину его смыслов, но, по моему, я уже достаточно дорос, чтобы не испытывать детского восторга, от «солипситической» идеи пустоты вокруг одинокого сознания заключающего в себе вселенную. А в виду однозначной привязки к конкретной исторической эпохе - 90-е, у меня сложилось мнение, что и весь роман, вся его «гениальность», они - яркая вспышка, вспыхнуть и погаснуть, уйти в небытие, ведь если новые поколения еще знают Шварцнегера, то сообразить кто такая Просто Мария будет все сложнее, так и со многими другими деталями антуража...

Оценка: 4

« - Я уже понял, - ответил я. - Знаете, Василий Иванович, не идут у меня из головы ваши слова. Умеете вы в тупик загнать.

Верно, - сказал Чапаев, с силой проводя щеткой по спутанным конским волосам, - умею. А потом как дать из пулемета…

Но мне кажется, - сказал я, - что и я могу.

Попробуй.

Хорошо, - сказал я. - Я тоже задам последовательность вопросов о местоположении.

Задавай, задавай, - пробормотал Чапаев.

Начнем по порядку. Вот вы расчесываете лошадь. А где находится эта лошадь?

Чапаев посмотрел на меня с изумлением.

Ты что, Петька, совсем охренел?

Прошу прощения?

Вот она.

Несколько секунд я молчал. К такому повороту я совершенно не был готов. Чапаев недоверчиво покачал головой.

Знаешь, Петька, - сказал он, - шел бы ты лучше спать.»

Просто обухом по голове. Самый что ни на есть настоящий дзэн-буддизм во всей красе. Думаю, этот диалог, вкупе с предшествующим ему споре Чапаева и Петьки о пространственно-временном солипсизме, мог бы стать символом всего романа.

«Чапаев и Пустота» - произведение, действие которого происходит, с одной стороны, в Петербурге и за Уралом 1919 года, и, с другой стороны, в психиатрической лечебнице в середине 1990-х годов. Довольно большие главы сменяются засыпанием в одной реальности и пробуждением в другой. Что самое интересное - когда читаешь каждую реальность, именно она кажется действительной, пока не сменяется другой, еще более настоящей:) Но и то, и другое в итоге всё же является вымыслом... Или нет? Или какая разница?

Прочитав все ранние рассказы автора, я приходил к выводу, что Пелевин любит развивать темы солипсизма и периода СССР. В «Чапаеве и Пустоте» обе темы находят свой максимальный градус воплощения. Это, своего рода, целый трактат о пустоте и сознании.

Но не стоит забывать, что в романе есть и всё остальное, что необходимо: огромное количество гениальных цитат и выражений, к которым хотелось бы возвращаться как можно чаще, интересный сюжет, удивительно (даже нехарактерно) объемные персонажи, хлесткий юмор, художественный стиль высокого качества, остроумные исторические и культурные находки. Отдельно хочется выделить труд Виктора Олеговича в создании ряда стихотворений внутри произведения. Мне, как человеку, пишущему стихи, было лестно видеть, как он владеет слогом, называет анапест анапестом и пр. Жаль только, что он называет «катрены» «катернами». Уж не знаю, ошибка редактора ли, или правда ошибся сам автор.

Имея этот роман в серии «Народное собрание сочинений Виктора Пелевина», я воспринимал основной ряд событий через три цвета: белый, черный, красный. Да и сделано это обложкой, видимо, неслучайно - всё-таки автор оперирует именно этими цветами в описании (есть белые, есть красные, а есть черная пустота... голос Чапаева сразу же внутри меня хочет поправить «почему это пустота черная?»). Дак вот. Несмотря на манипуляцию главным образом лишь этими тремя цветами, роман получился настолько ярким, что его фрагменты вращаются в голове, как в калейдоскопе. Сколько же чудесных, ярких, забавных и напряженных эпизодов было в романе... И три истории психбольных просто Марии (Шварцнеггер и фаллические символы самолета), Сердюка (японцы) и Володина (братки с их внутренними прокурорами, адвокатами, свидетелями и никем). И беседы с Чапаевым, особенно когда ткачи бунтовали, а Василий Иванович выказывал полное безразличие. И чудесная цветная река посреди острова пространства, названная Чапаевым «Урал». И, конечно же...

Конечно же, все эпизоды с Анной. Анкой. Тачанкой. Touch Анкой, как угодно. Это великолепный женский образ. Она просто прекрасна (простите, но я тоже влюбился). И их диалоги с Петькой, когда он балансирует на грани, и всё же попадает впросак - всё это так трогательно, цепляюще... Размышления о любви, о красоте, об идеальных образах и неидеальных оригиналах, всё это очень интересно. Но больше всего, даже из целого романа, мне запомнилась цитата, которую я привожу ниже. Как бы пошло это не звучало, она открыла для меня то, чего мне так не хватало в понимании правильного взгляда на взаимоотношения, и на понимание себя. В своих собственных рассуждениях на эту тему, я останавливался лишь на первом пункте цепочки, поэтому Спасибо автору за такое открытие. Всё, дальше - цитата:

Спойлер (раскрытие сюжета) (кликните по нему, чтобы увидеть)

«Причина, конечно, была не в Котовском с его рысаками. Причина была в Анне, в неуловимом и невыразимом свойстве ее красоты, которая с первого момента заставила меня домыслить и приписать ей глубокую и тонкую душу. Невозможно было даже подумать, что какие-то рысаки способны сделать их обладателя привлекательным в ее глазах. Невозможно было даже подумать, что какие-то рысаки способны сделать их обладателя привлекательным в ее глазах. И тем не менее дело обстояло именно так. Вообще, думал я, самое странное, что я полагаю, будто женщине нужно что-то иное. Да и что же? Какие-то сокровища духа?

Я громко засмеялся, и от меня шарахнулись две гуляющих по обочине курицы.

Вот это уже интересно, подумал я, ведь если не врать самому себе, я именно так и думаю. Если разобраться, я полагаю, будто во мне присутствует нечто, способное привлечь эту женщину и поставить меня в ее глазах неизмеримо выше любого обладателя пары рысаков. Но ведь в таком противопоставлении уже заключена невыносимая пошлость - допуская его, я сам низвожу до уровня пары рысаков то, что с моей точки зрения должно быть для нее неизмеримо выше. Если для меня это предметы одного рода, с какой стати она должна проводить какие-то различия? И потом, что это, собственно, такое, что должно быть для нее выше? Мой внутренний мир? То, что я думаю и чувствую? От отвращения к себе я застонал. Полно морочить самого себя, подумал я. Уже много лет моя главная проблема - как избавиться от всех этих мыслей и чувств самому, оставив свой так называемый внутренний мир на какой-нибудь помойке. Но даже если допустить на миг, что он представляет какую-то ценность, хотя бы эстетическую, это ничего не меняет - все прекрасное, что может быть в человеке, недоступно другим, потому что по-настоящему оно недоступно даже тому, в ком оно есть. Разве можно, уставясь на него внутренним взором, сказать: вот оно, было, есть и будет? Разве можно как-то обладать им, разве можно сказать, что оно вообще принадлежит кому-то? Как я могу сравнивать с рысаками Котовского то, что не имеет ко мне никакого отношения, то, что я просто видел в лучшие секунды своей жизни? И разве я могу обвинять Анну, если она отказывается видеть во мне то, чего я уже давно не вижу в себе сам? Нет, это действительно нелепо - ведь даже в те редкие моменты, когда я, может быть, находил это главное, я ясно чувствовал, что никак не возможно его выразить, никак. Ну, бывает, скажет человек точную фразу, глядя из окна на закат, и все. А то, что говорю я сам, глядя на закаты и восходы, уже давно невыносимо меня раздражает. Никакая особая красота не свойственна моей душе, думал я, совсем наоборот - я ищу в Анне то, чего никогда не было во мне самом. Единственное, что остается от меня, когда я ее вижу, - это засасывающая пустота, которую может заполнить только ее присутствие, ее голос, ее лицо. Так что же я могу предложить ей взамен поездки с Котовским на рысаках? Себя самого? Говоря другими словами - то, что я надеюсь в близости с нею найти ответ на какой-то смутный и темный вопрос, мучающий мою душу? Абсурд. Да я бы лучше сам поехал на рысаках с Котовским.»

Размышление сложное, глубокое, пессимистичное в определенном смысле. Именно поэтому я вдвойне был рад концовке с пустой бутылкой и золотой этикеткой. Право, прекрасный роман. Нет слов.

Оценка: 10

Книгу не читал, а слушал, точнее пытался.

Первый час слушал с пониманием - ну не каждый же роман должен захватывать с самого начала!

Второй час с ожиданием - ну и когда же начнется?

Третий час вслушивался выискивая юмор, говорят роман смешной. Не нашел. Если конечно не считать юмором, что мужика звали Мария, «просто Мария».

Четвертый час уже пролистывал по-быстрому - вдруг где смысл попадется? Не попался. Одна пустота. Или Пустота? Уже и не разберешь.

Больше не выдержал и стер не только «Чапая», но и всего Пелевина.

Не моё это. Дурка.

В году этак 1986-88 возможно и проканало - «ой как смело и необычно народного героя Чапая и местами дедушку Ленина изобразили», да и то вряд ли. А сейчас...

Хотя, скорей всего, он и написан с расчетом на поколение, выросшее на «просто Мариях».

Мда, распалась связь времен...

Оценка: 4

Роман Пелевина «ЧиП» обрел за минувшие 10 лет множество интерпретаций - приводить их даже краткий список не хватит места. Одно уже это говорит о значимости романа, буквально взорвавшего российскую литературную жизнь конца 1990-х. Замечательно выписанные портреты героев, тщательное воссоздание духа двух соприкасающихся эпох: Россия 1917-1920 и Россия начала 1990-х... Почувствуйте разницу? Второстепенные, на первый взгляд, герои, отнюдь не второстепенны в романной структуре: Котовский, Просто Мария, барон Юнгерн... Миры, населенные жертвами агитропа: коммунистического, новорусского, гламурного... И, конечно, глиняный пулемет!

Оценка: 9

«Чапаев и Пустота» - первый роман Виктора Пелевина, который был мной прочитан. Не знаю, как сильно отличаются (и отличаются ли?) по качеству и наполнению другие его книги, но этот запал в мою душу буквально с первых страниц. А после того, как я закрыл последнюю страницу, пришло понимание - писатель надолго войдет в список любимых. Ведь произведение настолько сильное и глубокое, наполненное разными смыслами и в то же время имеющее строго определенную тему, встретишь не каждый день и не каждое десятилетие.

В чем же суть? Ответ на этот вопрос уже содержится в названии: этот роман о Чапаеве, и, в большей степени, о Пустоте. Пустота, в данном случае, это не только отсутствие чего-либо, но еще и фамилия главного героя. Кто же он? Петербургский поэт начала двадцатого века, воплотивший в себе печаль по уходящей в прошлое России или душевно больной интеллектуал постперестроечной эпохи, который воображает себя первым? Ответом на этот вопрос, и является ключевая тема романа, и, поверьте, она намного сложнее, чем может показаться после первых глав. Но, в то же время, нельзя сказать, что начало романа резко диссонирует с его концом, как бывает иногда с произведениями, берущими на себя обязанность раскрыть какую-либо непростую тему. Первая глава представляет собой потрясающе детализированную зарисовку революционной Москвы, невероятно драйвовую и насыщенную действием. Здесь же происходит знакомство с главным героем, характер которого, в общем-то, остается неизменным на протяжение всего романа: Петр Пустота - печальный интеллектуал и поэт, который, конечно, не имеет ничего общего с реально существующим Петькой, соратником Чапаева. Вторая глава - этакое пробуждение, возвращение в реальность: герой оказывается в психбольнице в 1996 году, и, пусть он все еще смотрит на мир глазами поэта-контрреволюционера, нам недвусмысленно дают понять, что с Петром явно что-то не так, и он действительно душевнобольной. Но уже здесь, в разговоре Петра с его лечащим врачом, присутствует зачин того, что вырастет в последующих главах в основную тему романа. Ну а в следующей главе уже появляется Чапаев, и, благодаря введению этого персонажа (который тоже не слишком похож на историческую личность, к которой мы привыкли), автор, сначала размыто, а затем все более уверенно и четко, вываливает на читателя Идею.

Идея это состоит в том, что мы никто, момент времени, в который мы существуем, называется «никогда», и, самое главное, находимся мы нигде. То есть в абсолютной пустоте. Реальность субъективна, а Вселенная - в голове человека. Конечно, идея эта не нова, она лежит в основе не только дзен-буддизма, но и еще нескольких полурелигиозных и философских течений, но автор развивает её с такой искусностью, пользуясь всеми возможными литературными средствами, подкидывая намеки и какие-то необычные факты в потрясающе эмоциональных моментах романа, что постепенно эта пустота становится практически осязаемой. Уже ближе к концу книги понимаешь, что буквально каждая сюжетная линия, каждая отсылка, да практически каждая строчка работают на идею. Большинство персонажей, помимо того, что выписаны просто отлично (что тоже большое исключение для романов, в которых содержание превалирует над формой), вносят свою лепту в выстраивание идеологии автора. В «революционной» части романа к числу таких персонажей относится, разумеется, Чапаев, а также Котовский и таинственный Черный барон. В «постперестроечной» - это все соседи Петра по палате, ведь каждый из них рассказывает историю, так или иначе связанную с «пустотой».

Помимо уже описанных особенностей романа, определенную лепту вносит антураж - здесь много рассуждений о России и о ее бедах, а также о том, к какому миру ей следует принадлежать - восточному или западному. Не страдает сюжет - он остается динамичным даже под таким гигантским идеологическим грузом. И написана вся эта громадина просто потрясающим языком, в котором четко прослеживаются традиции русской классической прозы.

Поначалу, возможно, и складывается впечатление, что «Чапаев и Пустота» - история о психе с раздвоением личности, но уже к середине книги приходит понимание того, что «больничная линия» настолько же нереальна, как и «чапаевская». И, с другой стороны, обе они реальны, потому что сон так же реален, как и то, что происходит в состоянии бодрствования. Точнее, нереально все, потому что единственная реальность - это Пустота. Вот так вот замысловато, но даже это не передает и частицы того, что заложено в романе. С одной стороны, о нем можно сказать очень много, но лучше всего молчать - ведь все слова лишены всякого смысла. Это надо читать, только читать, и только потом уже «читать про», а затем, скорее всего, не согласиться, ведь вещь просто чудовищно субъективная. Лично мне она запала и в сердце, и в разум очень надолго.

Оценка: 10

Отличный постмодернистский роман. Хорошо прорисованы приметы 90-х. Автор использует массовые образы и характеры 90-х: Просто Мария, Шварценеггер, самурай с мечом, малиновые пиджаки, пейджер, шансон, обстрел Белого дома, разговор братков, анекдоты про Петьку и Василия Ивановича. Если ограничиться только этим, да прибавить толику юмора и сатиру, то роман может показаться галлюцинаторным бредом.

Только суть в том, что роман есть цельное произведение и связи между снами и так называемым «философским фаршем» (со слов наивного читателя) есть.

Анатомия чтения:

1. Сторона света - Запад. Массовые образы - Шварценнегер, Просто Мария. Философия о двух вещах Канта (взаимодействие субъекта и объекта).

2. Сторона света - Восток. Массовые образы - самурай с мечом, саке, сакура, харакири. Философия - Чжуан Цзы и его притча о сне бабочки.

3. Россия. Массовые образы - Чaпаев, Петька, Василий Иванович, братки, малиновый пиджак. Философия - нет.

В 90-е годы Россия была на перепутье и неслучайно Пeлeвин рассуждает об «алхимическом браке» то с Западом, то с Востоком. Были популярны дискуссии о выборе пути, после развала СССР. Ответа по какому пути всё-таки двигаться автор не дал. Как во многих хороших произведениях писатель оставил выбор за читателем.

Но это всего лишь социальная канва. С точки зрения философии Пeлeвин соединил философию Канта и Чжуан Цзы, последовательно доказывая непознаваемость мира. Также несомненно Пeлeвин пользовался «Толкованием сновидений» Фрейда при описании снов, что сразу становится ясно в сцене с Просто Марией и Шварценеггером. И похоже использовал идеи Бодрийяра о симулякрах и взаимоотношениях реальность-виртуальный мир.

В целом, великолепное произведение о судьбе России и непознаваемости мира. Рекомендую.

P. S. Пeлeвин - мастер очень точных метафор. Особенно понравилась о древних румынах, прячащихся под землёй со скотом, и сравнение их с интеллегенцией.

«Он сказал, что в румынском языке есть похожая идиома – «хаз барагаз» или что-то в этом роде. Не помню точно, как звучит. Означают эти слова буквально «подземный смех». Дело в том, что в средние века на Румынию часто нападали всякие кочевники, и поэтому их крестьяне строили огромные землянки, целые подземные дома, куда сгоняли свой скот, как только на горизонте поднималось облако пыли. Сами они прятались там же, а поскольку эти землянки были прекрасно замаскированы, кочевники ничего не могли найти. Крестьяне, натурально, вели себя под землей очень тихо, и только иногда, когда их уж совсем переполняла радость от того, что они так ловко всех обманули, они, зажимая рот рукой, тихо-тихо хохотали. Так вот, тайная свобода, сказал этот румын, – это когда ты сидишь между вонючих козлов и баранов и, тыча пальцем вверх, тихо-тихо хихикаешь. Знаете, Котовский, это было настолько точное описание ситуации, что я в тот же вечер перестал быть русским интеллигентом. Хохотать под землей – это не для меня. Свобода не бывает тайной.»

Оценка: 10

«Чапаев и Пустота» мне всегда виделась этаким литературным «Черным квадратом». То есть, первопроходцу, изобразившему квадрат или Пустоту - лавры и восхищения критиков, в которые собраны подходящие по случаю умные слова вроде «дзен-буддистский». Посмевшим последовать по пути первопроходца - клеймо околокультурной шелухи, претендующей на оригинальность.

И всегда встает вопрос - а не являлись ли той самой шелухой и сами первопроходцы?

Оценка: нет

Прочитал «Чапаева и пустоту»... %) сразу хочется отметить, что литература не моя... не плохая и не хорошая, но не моя... безусловно Пелевин талантлив и является одним из великих писателей современной России... тем не менее я не проникся...

из положительных моментов стоит отметить язык... читалась очень интересно, быстро и легко... у писателя отменное чувство юмора, с которым он подмечает многие мелочи... не понял ни про Внутреннюю Монголию, ни про глиняный пулемет... видно тем и ценна книга, что разным читателям она нравится разным... мне очень понравился разговор про форму и сущность воска и про румынов, смеющихся под землей... галлюцинации про Марию, шварцнегера и про братков еле осилил... зато японская тема на высоте... читал и смеялся до слез... :)

тем не менее думаю всеравно не понял замысла произведения в целом... хотя некоторые части понравились очень... не понравилось 2 вещи в целом:

1. галлюцинации, грибы, кокаин... если честно поднадоело... еще читая «Поколение П»... видно у Пелевина прием такой... но как то не особо он меня цепляет... чем-то напоминает мои потуги в юности читать Кастаньеду...

2. несколько раз ловил себя на мысли, что Пелевин возложил на себя миссию... популяриста... т.е. человека который пытается объяснить какие то сложные вещи простым языком... вот и чапаев и братки... и прочие беседы... мне постоянно приходило в голову, что Пелевин пытается упросить все, чтобы понял самый самый далекий... вот как профессор из университета пришел преподавать физику в начальную школу.... местами на мой взгляд это было удачно местами - через чур.... :) на этом все...

Оценка: 7

Роман очень веселый, издевательский и увлекательный.

Такого сочетания приколов и приколов над приколами, кажется, я еще не встречал. Сначала высмеивается релистическая точка зрения с точки зрения популярного солипсизма, потом высмеивается популярный солипсизм, а потом очень тонкие подколки и над этим. Ирония и ирония. Как классно Пелевин пошлые анекдоты превращает в притчи и буддистские коаны!

Хотя, временами, роман очень мрачен, даже как-то трагичен. Особенно в мыслях об истории России, о политике.

В форме издевок, многообразных шуток все равно Пелевин таким вот манером ставит очень интересные вопросы о том, что произошло с Россией в 20 веке.

Чем хорош «ЧиП»:

Первой петербуржской главой

Вставками-пациентами

Отдельными сюжетно-абсурдными вспышками из чапаевского мифа

Строгой композицией текста

Афоризмами

Не понра:

Мысль глупым мотыльком все время кружится вокруг засиженной лампочки ОДНОЙ идеи

Слабая кульминация/развязка

Сюжет выходит на спираль

Оценка: 8

Для начала цитата из аннотации - «Роман «Чапаев и Пустота» сам автор характеризует так: «Это первое произведение в мировой литературе, действие которого происходит в абсолютной пустоте».» Насколько верна эта цитата? Не знаю... Скорее вернее то, что действие романа происходит в нашей жизни, название которой пустота и небытие. Жизни, в которой перепутались бред и реальность, причем настолько, что непонятно, кто из нас в сумашедшем доме, кто из нас по какую сторону забора? И может это они изолировались от нас, спрятались в палатах, и на самом деле именно мы живем в искаженной реальности?

Крайне сложно писать отзыв на эту книгу. Сложно потому, что страшно испортить столь совершенный текст своим прикосновением. Страшно, как страшно прикоснуться нечистыми руками к произведению искусства, артефакту, который может пострадать от неаккуратного прикосновения.

Как и всякая пелевинская книга, этот роман многогранен, имеет много скрытых слоев И пожалуй, в данном произведении эта «пелевинскость» достигла апогея. Этот роман можно по праву отнести к крайне редкой категории произведений - которые тянет перечитать только закончив прочтение. Которые хочется перелистнуть с последней страницы вновь на первую.

Роман изобилующий историческими параллелями и аллюзиями, на диво глубок, умен и интересен.

За сим закончу, потому как увы, не обладаю достаточным запасом выразительных средств, могущих описать все великолепие данного произведения....

(Кстати, я помню, как в одном сне я рассказываю, что у меня было в другом. И не только у меня такое бывает. А вот чтобы во сне описывать реальные события как сон - это вот очень интересно, и никогда у меня такого не было.)

И где-то тут этот трюк дал сбой. Я не познал всепроникающее сомнение в природе реальности. Вместо зазора между сменой пленки я увидел испитую рожу киномеханика.

Авторская игра с образами на меня также не подействовала. Я другого поколения, мозги не продолбаны советским эпосом про Чапаева, Ленина в разливе и прочих совдеповских покемонов. И честно, пелевинский Чапаев мне кажется вполне реальным и убедительным.

Лучшая его книга для меня все еще Поколение П. На этом уровне тут только кусочки про внутреннего прокурора, Внутреннюю Монголию, ну и харакири.

В общем, за Чапаева, товарищи! Во Внутреннюю Монголию! Ура!

Оценка: Оценка: 3

Ну, та же «Жизнь насекомых», только вычищенная бережно от всякой шелухи и нормально отредактированная. Сюжет приведен в более-менее божеский вид.

Тогда это читалось как постмодернистская философская притча. Сейчас (то ли вкусы стали менее тонкими, то ли общество наше воспринимает все куда проще, чем под конец «новорусской эпохи») - по-любому отнесут к «галимой фонтастеге». Имея в виду фантастику как жанр, а не как метод. Два мира, странно перекрещивающихся друг с другом (и не только перекрещивающихся, но и - один в другой ощутимо перерастает): первый, где Чапаев - дзен-буддист, а вся наша реальность - «сон пьяного Котовского», и второй - гнилая совейская психушка, где, кажется, и врачи-то не вполне здоровы (ну, как и все в нашем государстве). Между этими двумя мирами передвигается некто с фамилией Пустота. При этом он еще и пишет странные рассказы - например, про то, что такое «внутренний прокурор», «внутренний адвокат», можно ли стать там, у себя внутри (в голове?) «внутренним президентом»... и всё такое.

Тем, кто уверовал в хитрый «твист», придуманный автором (всё, описанное в романе -

Спойлер (раскрытие сюжета) (кликните по нему, чтобы увидеть)

бред безумца),

Я скажу только одно: такой сюжетный ход не нов; он был, например, в поэме Бродского «Горбунов и Горчаков». Да и сравнение постсоветской жизни с дурдомом - баян разбаянистый. Тем более, что автор сам же эту идею в конце и разрушает: оказывается, Чапаев все-таки реален... Скорее, это действительно, два совершенно независимых мира. Просто один наш, другой - абсолютно НЕ наш.

Идея?.. Она вот в этом: что из пересечения трех реальностей (третья - та, которая в записках Петра) складывается еще одна, и вот она-то и есть - единственная настоящая. Можно сказать так: мир Чапаева - это «то, какими мы себя хотели бы видеть» (красные - добрые, белые «вынесены за скобки», всё как в древней ностальгии наших бабушек и дедушек), 18-я больница - «то, что мы есть», весь сейчасошний совок, а записки Петра - это та самая «жизнь духовная», которую так прямо нигде не увидать, но без которой невозможны те две, первые.

Не ново? Да, не ново. Но в меру интересно, даже - актуально и посейчас. Во всяком случае, это вам не из пальца высосанные «речи светляков» о Марке Аврелии и навозных шарах, которые можно прямо из книги вырезать и издавать отдельной брошюрой. Тут все-таки имеем именно КНИГУ, где все взаимосвязано, есть какие-то образы, эмоции и мысли, развитие их. Не так уж плохо, пожалуй, написано. Может, и средне - но неплохо.

Оценка: 7